Είναι. Σοφόν τό σαφές | ISSN 2226 - 0897 | |||||||||||||||||||||||||||
Русский >English | Научное рецензируемое периодическое сетевое издание | |||||||||||||||||||||||||||
Философские и теологические исследования современности. Немецкий идеализм: истоки и влияния. Античная традиция и патристика. Схоластическая традиция и ренессансный гуманизм. Рецензии. Аннотации. |
||||||||||||||||||||||||||||
Том 2, № 1/2 (3/4) 2013 | "EINAI: Проблемы философии и теологии" | |||||||||||||||||||||||||||
|
О некоторых особенностях учения Оригена о промысле и молитве Г. И. БЕНЕВИЧ Во II–III вв. по Р.Х. христианские мыслители, в частности, Ориген, св. Ипполит Римский (Hyppol. Refut. 5.3–4) <1> и св. Мефодий Патарский (Meth. Symp. 8.13–17) вели активную полемику против языческого учения о фатуме. Все они решительно отвергали существование фатума, который в их критике жестко связывался с учением астрологов <2>, как и то, что человек (под влиянием ли звезд, или по какой-то другой причине) рождается таким, что его природа добра или дурна, и он живет в соответствии с нею (полемика с гностиками) <3>. В нашу задачу не входит подробное рассмотрение этой хорошо изученной полемики ранних христиан с гностицизмом и астрологией. Отметим лишь, что Ориген в ней выдвинул оригинальную концепцию, альтернативную астрологическому фатализму; в сжатом виде она отражена в 23 главе "Филокалии" – выборки из его сочинений, сделанной св. Василием Кесарийским (Великим) и св. Григорием Назианзином, вероятно, в начале их монашеского подвизания <4>. Эта глава посвящена вопросу об отношении к астрологии (значению «знаков» звездного неба) и проблеме соотношения предведения Божия и «зависящего от нас». Выборка относится к толкованию Оригена на стих книги Бытия: «да будут светила на тверди небесной для отделения дня от ночи, и для знамений, и времен, и дней, и годов» (Быт. 1, 14). Ориген приводит ряд доводов, главным образом морально-религиозного порядка, против существования фатума, соответствующего расположению звезд и планет. Тем не менее, толкуя Книгу Бытия (Быт. 1, 14), где говорится, что небесные светила (которые, к слову сказать, Ориген считал наделенными чистыми разумными душами и эфирными телами <5>) должны служить для знамений <6>, он выдвигает концепцию «небесной книги» (Orig. Philoc. 23.15; 21), считая, что расположение звезд может быть воспринято в качестве неких письмен и знамений, начертанных по воле Бога. Эта концепция в той или иной степени впоследствии была воспринята многими христианскими авторами <7>, хотя считать ее общепринятым церковным учением нельзя <8>. Смысл этих знамений, однако, согласно Оригену, могут понять только ангелы и – очень редко – приблизившиеся к ангельскому состоянию люди; впрочем, после смерти души праведных на их пути восхождения к Богу будут посвящены во все детали тайн устроения звездного неба (Orig. De prin. II.11.7). Ангелы получают наставления от этих знамений, помогающих им осуществлять Божию волю (Orig. Philoc. 23.21); для них они являются своего рода «небесной Библией». Падшие ангелы исказили назначение небесных светил и внушили людям астрологическое учение, которое из знаменующих делает звезды причинами земных событий и состояний, уничтожая свободу воли и моральную ответственность (Orig. Philoc. 23.6). Механизм такого искажения, как его понимал Ориген, описан им в толковании на Евангелие от Матфея (Мф. 17, 14–21) <9>. Впоследствии Евсевий Кесарийский на основе учения Оригена о «небесной книге», ссылаясь при этом на сочинение "О философии из оракулов" философа Порфирия, выскажет мысль, что демоны способны предсказывать события по звездам (методами, аналогичными методам астрологов) и, благодаря этому знанию, сообщаемому людям в виде «астрологического прогноза», внушают им веру в фатум <10>. Ориген обсуждает и важнейший философско-богословский вопрос, связанный с полемикой против фатума: как согласуется предведение Бога обо всем от вечности с нашей свободной волей (Orig. Philoc. 23. 6–13 ; 25 (толкование на Рим. 1, 3)), ведь, казалось бы, такое предведение должно означать фатальную неизбежность всего, что составляет его предмет. Согласно Оригену, Бог обладает абсолютным божественным знанием прошлого, будущего и настоящего, но это знание не следует понимать как принуждающее к тем или иным поступкам. Подобного рода идеи высказывались до Оригена уже в "Пастыре" Ерма и Иустином Философом [Junod 1976, 76], но именно Ориген придал этому учению наиболее разработанную форму. Бог также знает и наши помышления, и выборы, которые перед нами лежат, как и само то, что мы будем стоять перед альтернативой (т. е. о наличии возможного) (Orig. Philoc. 23.8–9), и наклонность нашей воли, однако выбор мы осуществляем сами, хотя исход его Богу ведом. По афористическому выражению Оригена: «Не предведение (πρόγνωσιν) является причиной происходящего... но скажем [вещь] удивительнейшую, но истинную: что грядущее виновно в том, что таково о нем предведение. Не так что если узнано, то происходит, но если надлежало произойти, то было узнано» (Orig. Philoc. 23.8.14–19) <11>. Божественное предведение не следует понимать как принуждение, а Божественное предопределение исходит из Божественного предведения наших поступков и склонности нашей воли [Junod 1976, 82–87]. Ориген уделяет особое внимание педагогическому и домостроительному аспекту предведения и предопределения Божиих. Бог ограничил человека в ведении относительно Своих определений, в частности, для того, чтобы знание исхода и суда Божия не погасило в человеке желания подвизаться в добродетели и бороться с пороком (Orig. Philoc. 23.10). Интересна трактовка Оригеном пророчеств, об исходе которых Бог, как можно подумать из формы выражения таких пророчеств в Св. Писании, не знает <12>: они не свидетельствуют о том, что Бог не знает будущего, но призваны обратить нас к покаянию, указывая нам на тот выбор, который стоит перед нами. Бог знает о нем именно как о нашем выборе, но Сам, разумеется, не находится перед таковым, обладая предвечным знанием о том, что мы выберем, и что последует из этого. То есть если целью подобных историй (классический пример – оракул относительно отца Эдипа, Лая) в толковании стоиков является свидетельство о наличии промысла-фатума, в толковании средних платоников – тоже свидетельство о фатуме, но в смысле общего закона и его суда, наказывающего преступающих его (так называемая теория «условного фатума (судьбы)» <13>), то в понимании Оригена пророчество имеет педагогическую цель призыва к покаянию, что не отменяет веры в неизменность Божиих определений (Ориген ее полностью разделяет), как и в то, что Бог справедлив: судит и наказывает порок, а добродетель вознаграждает. Промысл для Оригена в конечном счете подразумевает заботу об изменении мира и каждого отдельного человека к лучшему, точнее, к возвращению к Богу, а не просто определенную цепь событий или наказание за нарушение моральных законов (ниже мы обратимся к этому в контексте полемики с Цельсом). В трактате Оригена "О молитве" учение о соотношении предведения и предопределения Божия встраивается им в учение о молитве. Оригену пришлось отвечать на вопрос, какой смысл имеет молитва, если из всеведения и всемогущества Божия следует, что Бог знает все, в том числе и все наши нужды и желания, и все предопределил в Своем вечном совете в соответствии с этим знанием, и, поскольку Он неизменен, то и это вечное решение о жизни каждого и всех земных событиях Бог уже не может менять по нашим молитвам, которые, таким образом, являются безрассудными и бессмысленными; получается, что христиане, вознося молитвы, как будто бы сами же и отрицают промысл Божий или ведут себя неразумно (Orig. De orat. 6–7). Отвечая на эту апорию, Ориген обращает внимание на духовную суть молитвы, которая определяется направленностью воли («расположением», διάθεσις − Ориген использует именно этот стоический термин), верой и соответствующей духовной жизнью (Orig. De orat. 8.1.6–7). Все это составляет важную часть молитвы и входит в то, что зависит от нас (τὸ ἐφ’ ἡμῖν), а значит, по отношению к этому действует то же самое правило, что и по отношению ко всему зависящему от нас: Бог предвидит наше духовное устроение, то, с каким расположением и намерением мы будем молиться, и выносит Свои определения о нас и нашей жизни исходя из этого предведения. Наши молитвы в полноте их духовного содержания (веры или отсутствия таковой, того или иного расположения нашей души и т. д.) вовсе не бессмысленны, а являются (наравне с нашими добродетелями или пороками) частью того, о чем Бог имеет ведение в вечности, и в соответствии с чем Он выносит Свои определения о нас. Так, и те места в Св. Писании, где говорится об «избранности» одного, или же, напротив, о «ненависти» Бога к другому еще до их рождения (классический пример: Исаак и Исав), согласно Оригену, означают не предопределение Богом их добрых или дурных поступков, намерений и молитв, но предведение о них и соответствующее Божие решение на основании этого предведения (Orig. De orat. 5). Таким образом, молитва не отвергает промысл Божий, но может свидетельствовать о вере в него. Ориген специально обращает внимание на необходимое условие этого: перед молитвой из души должно быть изгнано всякое возможное недовольство промыслом Божиим; иными словами, молящийся должен быть готов принять волю Божию, какой бы она ни была (Orig. De orat. 10). Это означает отказ от попыток манипулировать Божиим промыслом (о нечестии чего говорит уже Платон в десятой книге "Законов"). Таким образом, Ориген имплицитно выявляет и позитивную составляющую в вопросе о безрассудстве и нечестии молитвы: она безрассудна и нечестива в той мере, в какой является попыткой магического влияния на Бога и Его предвечный промысл (что безумно), но вместе с тем она благочестива и угодна Богу, если является преданием Ему своей воли и всецелым упованием на Него <14>. Интерес представляет и защита Оригеном христианского учения о промысле перед лицом обвинений Цельса, которого Ориген постоянно в полемическом контексте называет «эпикурейцем» (стандартный выпад в адрес оппонентов в учении о промысле не только у христиан, но и у стоиков и платоников), воззрения которого, однако, скорее всего, были ближе к воззрениям средних платоников. Цельс полемизирует с христианским учением об особом Божественном попечении в отношении человека (Orig. Contr. Cels. IV.74) в духе той критики, которая высказывалась по этому поводу в адрес стоиков (SVF. II. 1118). Сам Цельс полагает, что промысл о людях осуществляется в том же порядке, что и о всем остальном творении (животных, растениях и т. д.), и никакого специфического промышления о человеке как центре всего мироздания нет, так что неверно говорить, что все остальные твари были созданы ради человека (по Цельсу, все существует для всего, и все связано со всем в рамках целого, и промысл Бога обращен на это целое, а на отдельные части – лишь в его рамках (ср. Plat. Leg. 903)). Конечной целью полемического выпада Цельса является отрицание домостроительства как его понимают христиане, а именно – творения, за которым последовало грехопадение (т. е., как выражается Цельс, – ухудшения этого мира), а потом возвращения его обратно к лучшему состоянию через Воплощение (Orig. Contr. Cels. IV.99). Сам такой ход мировой истории он категорически отвергает. Мир не может ни меняться к худшему, ни обращаться опять к лучшему; с точки зрения платонизма это абсурд. У христиан же это учение – как их позицию понимал и Цельс – исходило из представления об особом месте разумной твари во всем творении. Цельс возражает: никакого особого промысла Бога о человеке нет, Бог бесстрастен и не гневается на людей (а значит и не занимается их наказанием-воспитанием и обращением), как Он не гневается на обезьян и мышей. Ориген в конечном счете полемизирует именно с этим утверждением, настаивая на особом промысле Бога о разумных тварях, которые одни из-за наличия у них свободы могли уклониться от своей природы и уклонились от нее. Именно их Бог обращает, наказывает и судит (Orig. Contr. Cels. IV.74; 99). Это и понятно, так как судить можно только тех, у кого есть свобода. Ориген соглашается с Цельсом относительно наличия промысла о целом, но подчеркивает, что Бог заботится «не только о целом, но, помимо целого, преимущественно о всякой разумной [твари] (οὐχ …μόνου τοῦ ὅλου ἀλλὰ παρὰ τὸ ὅλον ἐξαιρέτως παντὸς λογικοῦ)» (Orig. Contr. Cels. IV.99.21–22) <15>. Далее Ориген увязывает христианское учение об особом промысле о человеке с учением о промысле Божием о мире как таковом (общем у христиан и платоников). С точки зрения Оригена, именно из заботы о целом следует необходимость особого попечения о разумных тварях после их падения – поскольку в этом целом нечто ухудшилось и необходимо вернуть его в прежнее состояние, чтобы обратить мир в его целостности к Богу. Для этого обращения и был послан Спаситель (Orig. Contr. Cels. IV.99.25–42), миссию Которого Ориген понимает в большой степени как педагогическую <16>. Итак, учение о Божием промысле в совокупности с учением о свободе разумной твари составляет важнейшую часть всей системы Оригена, на известных особенностях которой мы здесь не будем останавливаться. Отметим лишь, что третья глава знаменитого философско-богословского труда Оригена "О началах" посвящена отстаиванию христианского учения о свободе воли, и в этом контексте он говорит о соотношении человеческой воли (понимаемой им как способность делать правильный выбор) [Frede 2011, 123] и промысла Божия, который никоим образом не нарушает нашей свободы <17>. Быть добродетельным зависит от нас, а не от фатума, иначе как бы Бог мог требовать этого (Orig. De prin. III.1.6). Ориген воспринимает от стоиков учение о том, что при формировании устремления внешние воздействия и впечатления проходят этап нашего внутреннего одобрения, т. е. решение человека свободно; вместе с тем он не принимает учения гностиков о том, что такое решение всецело обусловлено нашей природой, точнее, утверждает, что мы отвечаем и за само наше внутреннее устроение (Orig. De prin. III.1.4–5) [Ibid., 118–120]. При этом, отстаивая свободу разумных тварей, Ориген, с одной стороны, допускает в силу наличия этой свободы падение на любой стадии совершенства, а с другой, – сохраняет за падшими ангелами возможность покаяния и спасения [Ibid., 121–122] <18>. Толкуя слова Писания, на которые ссылались гностики как на аргумент в пользу своего учения о предопределении всего Богом (напр.: Рим. 9, 16), Ориген подчеркивает принципиальную важность Божией помощи, без которой невозможно осуществить ничего, однако не менее важным он считает и вклад человека. В качестве иллюстрации он приводит пример успешного плавания, благополучность которого мореплаватели приписывают обычно промыслу Божию, но понятно, что, не выйдя в плавание, не подготовив корабль и не имея опытного капитана, его тоже не осуществить (Orig. De prin. III.1.18). Впоследствии тот же образ мореплавания будет использован Немесием Эмесским в несколько ином контексте, но тоже при обсуждении темы промысла. Далее, толкуя слова ап. Павла, которые он несколько видоизменяет: «и хотение, и деяние – от Бога, τὸ θέλειν δὲ καὶ τὸ ἐνεργεῖν ἐκ τοῦ θεοῦ ἐστίν» (Флп. 2, 13) <19>, Ориген задолго до прп. Максима Исповедника проводит различие, не используя, впрочем, самих этих терминов, между природной волей и энергией, которые даны нам Богом, и тем или иным их использованием. Он говорит, что от Бога нам дано воление как способность, характерная для всех людей, – «воление вообще, τὸ καθόλου θέλειν» (Orig. Philoc. 21.19.13), − но вот то, как эту способность использовать, для зла или для добра, в каждом конкретном случае, зависит от нас (Orig. De prin. III.1.19). В этой же главе о свободной воле Ориген подробно разрабатывает учение, которое впоследствии будет широко использоваться другими христианскими авторами (в том числе, Евагрием, Немесием и прп. Максимом), о промыслительных педагогических оставлениях Богом человека и попущениях Божиих, имеющих целью спасение тех или иных людей (Orig. De prin. III.1.10–13) <20>. В перспективе дальнейшего развития учения о промысле важно также отметить, что у Оригена можно найти зерна некоторых идей, проросших в будущем, в частности у Евагрия, от которых впоследствии творчески отталкивался и прп. Максим. Так, у Оригена встречается понятие «суда божественного промысла» о каждом отдельном существе (Orig. De prin. II.11.5. 163−176) <21>, которое, возможно, повлияло на учение Евагрия о логосах промысла и суда. При этом учение Оригена о промысле связано со спецификой его системы, где понятие «суд промысла» появляется в контексте падения умов и получения ими за это воздаяния в виде определения их места в соответствии с произволением каждого (Orig. De prin. II.6.2). Суд промысла распространяется, как там же говорит Ориген, на конечное воздаяние в будущем при возвращении к Богу. *** Список литературы. 1 Интересно, что Ипполит воспроизводит отрывок из полемики с астрологами Секста Эмпирика (Sext. Adv. Math. 5.5). В целом, полемика академиков с астрологией сильно повлияла на христианскую полемику с нею. © Беневич Г.И., 2012 Поделиться ссылкой на эту статью в социальных сетях:
Последнее обновление этой страницы (last update of the web-page) - 26.07.2015 |
|||||||||||||||||||||||||||
© Авторы статей "ΕΙΝΑΙ: Проблемы философии и теологии", 2012 -2015 © Санкт-Петербургский государственный университет аэрокосмического приборостроения (ГУАП), 2012 -2015 |
||||||||||||||||||||||||||||
®"ΕΙΝΑΙ: Проблемы философии и теологии"( www.einai.ru). Научное рецензируемое периодическое сетевое издание. ISSN 2226 - 0897. Научно-образовательный центр проблем философии, религии, культуры ГУАП (Санкт-Петербургский государственный университет аэрокосмического приборостроения), Россия. Свидетельство Роскомнадзора о регистрации средства массовой информации Эл № ФС77- 48335 |