432 просмотров за всё время,  1 просмотров сегодня

Σῶμα γὰρ ἐκ γαίης ἔχομεν κἄπειτα πρὸς αὖ γῆν
Λυόμενοι κόνις ἐσμέν· ἀὴρ δ’ ἀνὰ πνεῦμα δέδεκται.

Тело у нас – из земли, и, стало быть, умирая и вновь [возвращаясь] в землю,
мы становимся прахом; а душу принимает воздух.

Phocylides. V. 102

Εὐσεβὴς νόῳ πεφυκὼς οὐ πάθοις κ’ οὐδὲν κακὸν κατθανών,
ἄνω τὸ πνεῦμα διαμένει κατ’ οὐρανόν.

В мыслях коль благочестив ты, не претерпишь зла отнюдь
После смерти: дух на небе твой пребудет в вышине.

Epicharm. apud Clem. Alex. Strom. IV. 26. 167[1]

Ὁ δ’ ἀγαθὸς – οὗ δεῖ ἄπεισι, καὶ γινώσκει πρὶν ἀπιέναι οὗ
ἀνάγκη αὐτῷ ἐλθόντι οἰκεῖν, καὶ εὔελπίς ἐστιν, ὡς μετὰ θεῶν ἔσοιτο.

Благой же муж – отходит, куда должен, и знает прежде, чем отойти, куда ему необходимо идти и где обитать; он имеет верную надежду, что будет вместе с богами.

Plotin. Enn. IV. 4. 45[2]

Οὐ βούλεται ὁ κακὸς ἀθάνατον εἶναι τὴν ἑαυτοῦ φυχην.
Дурной человек не желает, чтобы его душа была бессмертной.

Hierocl. In Aur. carm.

 

Дискурс 4. О бессмертии души*

 

Глава 1

Первые и главные принципы религии, а именно: 1. Бог есть. 2. Бог вознаграждает ищущих Его: сюда входит важный пункт о Бессмертии души. Эти два принципа были признаны верующими людьми и теми, кто серьезно размышлял над вопросами веры во все века. 3. Бог сообщает Себя человечеству через Христа. Поэтому учение о бессмертии души обсуждается в первую очередь.

Завершив наши два коротких рассуждения о таких антибожественных явлениях, как суеверие и атеизм, мы двинемся дальше и поговорим более пространно об основных положениях и принципах религии.

И здесь мы должны обратить внимание на те два важнейших момента, которые автор «Послания к Евреям» делает необходимыми основами любой религии, а именно: «Бог есть, и Он воздает ищущим Его»[3]. К этому следует добавить «Бессмертие Разумной Души», но этот [пункт] может показаться включенным в предшествующий: и действительно, мы не можем верить в какую-либо Невидимую награду, о которой он там говорит, без Предварительной веры в Бессмертие Души; как не можем мы всерьез принимать в расчет веру в это [в невидимое воздаяние] без того, чтобы из этого не следовали представления о Наказании (poena) и Награде (praemium). Мы никогда не встречали никого, кто был бы убежден в первом и при этом когда-либо сомневался во втором. Поэтому-то только два эти положения обычно принимались за первые принципы религии, и на них больше всего настаивали Платоники; и, соответственно, новый Платоник, дающий краткий пересказ божественности, как ее понимает Платон, называет свою книгу «De Deo et Immortalitate Animae» («О Боге и бессмертии души»). Стоическая философия также настаивает на вере в них как в фундаментальные принципы всякой религии; в одном из них [этих положений] убеждает нас сам Эпиктет: «Знай, что главное основание благочестия заключается в следующем: иметь ὀρθὰς ὑπολήψεις – правильные мнения и представления о Боге, а именно: что Он есть, и что Он управляет всем сущим καλῶς καὶ δικαίως (прекрасно и справедливо)»[4]. А второе весьма явно подразумевается в том кардинальном различии, которое они [стоики] проводят между τὰ ἐφ’ ἡμῖν и τὰ μὴ ἐφ’ ἡμῖν (зависящим от нас и не зависящим от наc), а более полно выражено Симпликием. Ведь как бы ни казалось, что стоики создают некоторые основания для подозрений, будто они не уверены в этом пункте, все же я думаю, что то, что Цицерон и другие высказывают относительно своего мнения на этот счет, может полностью ответить на все сомнения, а именно: как они допускали определенные перипетии жизни в виде пожаров и наводнений, в результате которых мир должен был погибнуть в определенные периоды времени; точно так же они думали, что души людей должны быть подвержены этим периодическим переворотам; и поэтому, хотя сами по себе души бессмертны, они должны при этих изменениях подпадать под власть общей судьбы.

И действительно, мы едва ли можем найти того, кто считался бы религиозным [человеком], но не признавал бы двух этих основополагающих принципов. Что касается саддукеев, то еврейские авторы обычно причисляют их к эпикурейцам[5], потому что, хотя они и верили в Бога, тем не менее они отрицали бессмертие человеческих душ, и Новый завет, вменяя саддукеям в вину то, что они отрицают воскрешение, если не указывал именно на то, что они отрицают бессмертие душ, то, по-видимому, включал этот пункт в число аргументов обвинения; затем это более полно объясняется в Деяниях, где добавлено, что они полагали, что нет «ни ангела, ни духа»[6]. И эти два принципа главным образом имеют в виду две надписи на храме в Дельфах: одна – «EI» (ты есть) – относится к Богу; так те, кто входил [в храм, чтобы] поклониться [Богу], должны были обращаться к Нему, признавая Его неизменную и вечную природу; другая – ΓΝΩΘΙ ΣΕΑΥΤΌΝ (познай самого себя) – как ответное наставление Бога всем его прихожанам обратить внимание на достоинство и бессмертие своей собственной души, как объясняют это Плутарх, Цицерон, а также Климент Александрийский[7].

Но если мы имеем в виду фундаментальные положения христианской религии, мы должны к упомянутому выше добавить Сообщение Бога человечеству через Христа (The communication of God to mankind through Christ). Об этом последнем (в той части, что имеет отношение к нашему сюжету) Писание говорит подробно и с такой простотой и ясностью, что я должен считать, что [любой,] кто разумно и со смирением духа устремляясь к Богу, обратится к нему [Писанию], увидит, как в нем сияют яркие лучи божественности, и, возможно, найдет, что сам текст намного более ясен, чем все те толкования, которые были сделаны в отношении него, хотя в вопросах Созерцания, возможно, оно не так ясно, как склонны думать некоторые авторитетные люди.

Итак, что касается этих трех пунктов веры и практики, я думаю, если мы должным образом рассмотрим Священные Писания или суть самого предмета, мы легко обнаружим, что всякая практическая религия соотносится с ними и построена на них. Природа Бога и природа наших собственных бессмертных душ показывают нам, какой должна быть наша религия, а также [показывают] ее необходимость; а учение о свободной благодати во Христе [дает нам] сладостное и утешительное средство достижения этого совершенства и блаженства, к которому предыдущее убеждение учит нас стремиться.

Для достижения этого мы начнем в первую очередь с проблемы бессмертия души: если ее однажды прояснить, тогда мы сможем, с одной стороны, совсем не оставить места для атеизма (от которого, я подозреваю, обычно не очень свободны те, у кого грубые материальные представления о собственной душе), с другой стороны, не быть полностью невежественными в вопросе о том, что такое Бог: ибо, действительно, главный естественный путь, которым мы можем подняться к пониманию Божества, – это созерцание наших собственных душ. Мы не можем думать о Нем иначе, как в соответствии с мерой и моделью нашего собственного интеллекта, или составить какое-либо другое представление о Нем, кроме того, что впечатления нашей собственной души позволят нам: и поэтому лучшие философы всегда учили нас искать Бога внутри себя; «Разум в нас», как говорит нам Цицерон, является «participata similitudo rationis aeternae» (подобием, причастным вечному разуму)[8]: И соответствующим образом некоторые достойные комментаторы истолковали это место в Евангелии от Иоанна: «Он есть тот истинный свет, который просвещает всякого человека, приходящего в мир»[9]. Если это изложить языком платоников, я сделал бы это так: λόγος ἔστι φώς ψυχῶν – «вечное Слово есть свет душ», к которому вульгарная латынь отсылает в 4-м Псалме (4:7): «Signatum est super nos lumen vultus tui, Domine» (запечатлен на нас свет лица Твоего, Господи), как замечает Аквинат. Но мы не будем рассматривать природу души в ее целостности, а, скорее, исследуем ее бессмертие и попытаемся продемонстрировать его.

 

Глава 2

Некоторые соображения, подготовительные к доказательству бессмертия души.

Но прежде, чем мы более подробно остановимся на этом, а именно на демонстрации бессмертия души, мы сделаем три предварительных утверждения.

1. Бессмертие души абсолютно не нуждается в каких-либо доказательствах, чтобы прояснить его, но может быть принято более как принцип или постулат, поскольку представление об этом склонно естественным путем проникать в убеждения самых вульгарных людей. Человеческий рассудок обычно приводит их [людей] с такой же готовностью к вере в то, что их души бессмертны, с какой они верят в то, что они [души] вообще существуют. И хотя не все они настолько мудры и последовательны (logical), чтобы правильно разграничивать свою душу от своего тела или рассказать, что это за штука, которую они обычно называют своей душой, все же они очень склонны верить, что какая-то одна их часть переживет другую, и что эта душа, которую, может быть, они воспринимают как грубый фантом, будет жить, когда другая, более видимая часть их, рассыплется впрах. И поэтому все народы согласились с этой верой, которая была воспринята почти так же повсеместно (vulgarly), как вера в Божественную сущность, в чем убеждает нас внимательное обращение к истории; ее [эту веру] подвергали сомнению не столько невежественные люди (idiotic sort of men), сколько некоторые философы-недоучки (unskillful philosophers), у которых было немало остроумия и фантазии, чтобы вызвать сомнения, подобно злым духам, но недостаточно рассудительности, чтобы вновь их погасить.

Этого всеобщего согласия (consensus gentium), по мнению Цицерона, достаточно, чтобы прийти к выводу, что это – Закон и Максима Природы[10], которую я хоть и не должен принимать как универсальную, видя, что иногда ошибки и суеверия могут значительно повлиять на данное обсуждение; тем не менее я думаю, что для тех вещей, которые являются предметом нашей первой веры, это понятие не может быть отвергнуто. Ибо нам нелегко понять, как вообще могло бы получить распространение какое-либо первичное представление, не зависящее от какого-либо другого предшествующего ему, если бы общий диктат природы или разума, одинаково действующий на всех людей, не побудил их всех объединиться в его принятии, хотя они и не знали мыслей друг друга. И, возможно, что именно это в первую очередь заставило Аверроэса подумать о едином интеллекте, – а именно то, что суждения людей о некоторых вещах похожи. И в самом деле, в тех понятиях, которые мы можем называть notiones ortаe (начальные представления), есть communis notitia (общее знание), не столь свободное от всех подозрений, которое можно объяснить, взяв пример из нашего настоящего рассуждения. Понятие о бессмертии души является таким, которым обычно обладают все те, кто еще не в состоянии получить его путем длинной последовательной цепи разумных наблюдений и вывести его из чувственных экспериментов, основываясь на зависимости одной вещи от другой, – это, возможно, едва ли когда-либо было сделано мудрейшими философами; но, скорее, в это верят из своего рода неприятия мнения (Sense), которое представляет все вещи смертными, [мнения,] которое с большой вероятностью вводит в заблуждение людей более грубого сорта, если более сильное впечатление [оказывающее влияние] на их души принудительно не заставит их поверить в собственное бессмертие. Хотя действительно, если бы хорошо изучить общие представления людей, возможно, какая-то общая идея (notion), связанная с идеей о бессмертии, могла бы существовать как общепринятая, хотя сама по себе она являлась бы ложной, – в силу предубеждения, согласно которому земная и чувствующая часть человека имеет власть над всеми людьми до тех пор, пока они не будут хорошо осведомлены о своих собственных душах, а именно – идея о материальности души и, возможно, о ее передаче (traduction), что, по-видимому, столь же общепринято в простонародье, как и предыдущее. Но причина этого очевидна: потому что души людей, упражняясь прежде всего κινήσει προβατικῇ, как выразился греческий философ – в «прогрессивном виде движения», тратя себя на телесные и материальные действия и взаимодействуя только с чувственными вещами, склонны приобретать для себя такие глубокие отпечатки материальных фантазмов, что не могут представить свое собственное существо иным, чем материальным и делимым, хотя и обладают тонкой эфирной природой: такого рода представление, хотя оно и может быть несовместимым с бессмертной и нетленной природой, все же имеет слишком большое распространение у некоторых философов, чьи умы недостаточно духовны во время созерцания высшего Существа. И некоторые полагают, что в этом вопросе нельзя оправдать даже Аристотеля, который, по-видимому, считал самого Бога не чем иным, как μέγα ζῶον (большим живым существом), как он его называет. Но такие общие понятия, как эти, возникающие из обманов и галлюцинаций, присущих чувствам, не должны наносить ущерба тем понятиям, которые рождаются во всех людях не благодаря чувствам, но некоей высшей силе. И вот мы с этим покончили.

2. Второе, что я должен предположить, должно быть вместо Постулата к нашим последующим демонстрациям или, скорее, предупреждением к ним, а именно: для правильного понимания силы любых таких аргументов, которые могут доказать бессмертие души, должен быть предшествующий разговор с нашими собственными душами. Нетрудно убедить любого, используя ясные и очевидные принципы, почерпнутые из его собственного самоощущения, если он когда-либо хорошо размышлял о силах и действиях своей собственной души, что она нематериальна и бессмертна.

Но те самые аргументы, которые для таких людей будут убедительными, для других потеряют часть силы вероятности: ибо, действительно, мы не можем хорошо знать, что такое наши души, кроме как по их κινήσεις κυκλικαί – «круговым и рефлекторным движениям» – и лишь общение с ними самими только и позволит выведать, что только и позволит выведать у них их собственные секреты. Все те рассуждения, которые были написаны о знаках отличия души, не покажут нам ее так хорошо, как она это сама сделает. Когда мы обратим на нее наши собственные глаза, она скорее расскажет нам о своей собственной королевской родословной и благородном происхождении теми священными иероглифами, которые она несет на себе. Мы попытаемся объяснить и раскрыть некоторые из них в нашей следующей беседе.

3. Следует рассмотреть еще одну вещь, которая может послужить общей основой или принципом для наших следующих аргументов, и это – гипотеза о том, что ни одна существенная и неделимая вещь никогда не погибает. И в этом Эпикур и его школа должны получить право голоса, что и происходит, и притом гораздо бо́льшее, чем позволено просить; и поэтому они делают это одним из первых принципов своей атеистической философии:

…родиться не может
Из ничего – ничего, и ничто в ничто возвратиться

Pers. III. 82–83[11].

Но здесь мы удовлетворимся тем трезвым тезисом Платона в его «Тимее», который приписывает сохранение всех субстанций благости и щедрости Творящего бога, которого он поэтому вводит, говоря таким образом с ангелами – этими νέοι θεοί (новыми богами), как он их называет[12]. «Вы сами по себе не бессмертны и не избегнете разрушения; но вы бы возвратились и выскользнули обратно из того бытия, которое Я дал вам, если бы я отнял у вас влияние моей собственной силы; но все же вы сохраните свое бессмертие благодаря свидетельству простой милости от меня»[13]. Но вернемся: Платон считал, что весь мир, вне зависимости от множества его периодических изменений, должен оставаться вечным; чего, я думаю, наша христианская божественность ни в коем случае не отрицает, – и поэтому Плотин формулирует эту общую аксиому: «никакая субстанция никогда не погибнет»[14]. И действительно, если мы сопоставим все наши собственные наблюдения и опыт с тем, что предоставила нам история прошлых времен, мы не обнаружим, что когда-либо какая-либо субстанция полностью погибла бы; но хотя эта, подобная Протею, материя может постоянно менять свое обличье, все же она будет вечно появляться в той или иной форме, какое бы искусство мы не использовали, чтобы уничтожить ее: как это, кажется, было изложено в gryphe, или загадке, перипатетической школы Aelia Laelia Crispis, nec mas, nec femina, nec androgyna, nec casta, nec meretrix, nec pudica; sed omnia &c. (Элия, Лэлия Криспис, не женщина, не мужчина и не андрогин, не девственница, не шлюха, не праведница, но все и т. д.), как изложил это Фортуний Лицет[15]. Поэтому никогда не возникало сомнений насчет того, погибает ли какая-то часть субстанции, пока в более поздние времена некоторые горячие перипатетики, которые не могли привести свои пылкие и утонченные фантазии к какому-либо хладнокровному суждению, не начали опрометчиво определять, что все материальные формы (как им нравится их называть) подвержены разрушению. Ибо, однажды смешавшись и сгрудившись в новом виде бытия, о котором никогда раньше не слышали, между частями противоречия, то есть материей и духом, которые они называют материальными формами, потому что они не могли точно сказать, откуда эти новые самозванцы должны появиться, ни как от них избавиться, когда материя начала переодеваться в какую-то новую одежду, они приговорили их к полному уничтожению; и все же, чтобы не показаться слишком грубыми, чтобы контролировать все чувства и разум, они обнаружили эту распространенную «историю, которая ничего не значит», что эти субстанциальные формы были образованы ex potentia materiae (из потенциальности материи) всякий раз, когда материя начинала появляться в каком-либо новом обличье, а затем снова возвращались в gremium materiae (недра материи); и поэтому они считали их не совсем потерянными. Но т. к. это –любопытное противоречие, состоящее только из случайно подобранных слов, слишком уязвимое для любого трезвого суждения, чтобы за него ухватиться, и которое они сами никогда не могли бы определить, мы так же безжалостно отбросим в сторону, подобно тому, как они смело навязывают его нам, и примем общее различие всего субстанциального бытия как данность, а именно, что это либо тело, и поэтому оно делимо и имеет три измерения, или же это нечто, что не является собственно телом или материей и поэтому не имеет таких измерений, чтобы его части теснились из-за места и сталкивались друг с другом (т. к. они не в состоянии все разместиться вместе) или наталкивались друг на друга; и это не что иное, как то, что обычно называют духом. Хотя все же мы не будем слишком критичны, лишая всякую вещь, которая не является грубо телесной, всякого рода протяженности.

(Продолжение в следующем номере)

 

Примечания

[1] Пер. А. В. Лебедева.

[2] Пер. Т. Г. Сидаша.

* Перевод с англ. языка Н. В. Голик, перевод и сверка греческих и латинских цитат О. Ю. Бахваловой, редакция текста А. В. Цыба. Перевод сделан по изданию: Smith J. Select Discourses. London, Сambridge Warehouse, 1859. При финансовой поддержке РФФИ в рамках научного проекта № 20-011-00845 «Психофизическая теория Кембриджского платонизма» / The reported study was funded by RFBR according to the research project № 20-011-00845.

[3] Евр. 11:6.

[4] Знай, что смысл благочестивого отношения к богам состоит в следующем: иметь представление, что они существуют и прекрасно и справедливо управляют миром (Enchirid. XXXI. Пер. А. Я. Тыжова).

[5] Термин אֱפִּיקוּרוֹסִין (эпикурейцы) евреи применяли к людям двух типов: во-первых, к тем, кто отрицал любой из основополагающих принципов их религии: в этом смысле его можно было заменить словом מִינִין (еретики); во-вторых, к тем, кто трактовал с легкомыслием и непочтительностью изречения их мудрецов.

[6] Деян. 23:8.

[7] «Ведь это она одна (т. е. философия) научила нас как всем другим делам, так и самому трудному – познать самих себя; смысл и значение этого наставления так велики, что его считали изречением не человека, а дельфийского бога» (Cic. Legg. I.XXII. Пер. В. О. Горенштейна). «Да, увидеть душу душою же – великое дело; в этом и состоит смысл Аполлонова завета: “Познай самого себя”… Стало быть, говоря “Познай самого себя”, он говорит: “Познай душу свою”» (Cic. Tusc. I. 22. Пер. М. Л. Гаспарова).

«Как содержательна далее эта апофтегма: “Познай самого себя!”. Она говорит нам: Познай, что ты смертен, что ты – человек и… вспомни, для какой цели ты родился, чей образ на себе ты носишь, что у тебя за природа, кто такой твой Создатель, что за отношения у тебя к Богу» (Clem. Strom. V, 23. Пер. Н. Н. Корсунского).

Плутарх пространно рассуждает о смысле слова EI в диалоге, где несколько собеседников, каждый в отдельности, высказывают свое мнение о том, что оно может означать. Один из участников диалога, Аммоний, формулирует свое мнение так: «Ведь бог обращается здесь к каждому из нас как бы с радушным приветствием: “Познай самого себя”, что имеет смысл не меньший, чем “Здравствуй”. А мы, со своей стороны, в ответ богу говорим: “Ты еси”, обращаясь к нему с единственно правдивым и истинным приветствием, подходящим только ему одному, утверждая, что он существует» (Plut. De E. 392a. Пер. Н. Б. Клячко). См. также: Plat. Charmid. 164e.

[8] Эти слова ошибочно приписываются Цицерону как здесь, так и в первой главе «Excellence and Nobleness of True Religion». Хотя содержащаяся в них идея согласуется с различными утверждениями Цицерона, встречающимися в [сочинениях] «О природе богов», «О пределах добра и зла», «Об обязанностях», «О законах» и др., но мы [нигде] не встречаем этих слов в точности и также их стиль не соответствует его обычному языку.

Следующий отрывок из Фомы Аквинского, без сомнения, может вполне служить заменой приведенной выше цитате: «В самом деле, сам тот умственный свет, который находится в нас, является не чем иным, как причастным подобием несотворенного света, в котором содержатся вечные типы» (Summa Theolog. I. 84. 5. Пер. С. И. Еремеева).

В другой цитате, которую автор приводит выше и вновь приписывает Цицерону, он добавляет следующее: разум в человеке – есть lumen de lumine (свет от света). Это убедительно доказывает, что ссылка на Фому Аквинского вполне корректна. Непосредственное продолжение слов Аквината процитировано в тексте: «Многие говорят: “Кто покажет нам благо?”. И псалмопевец отвечает так: “Яви же нам свет Лица Твоего, Господи!” (Пс. 4: 7), что, по сути, означает: мы познаем все через запечатленный в нас божественный свет» (Там же. Пер. С. И. Еремеева).

[9] Ин. 1:9.

[10] «То, в чем все от природы согласны, необходимо должно быть верным» (Cic. Nat. D. I.17. Пер. М. И. Рижского).

[11] Пер. А. А. Фета.

[12] Он передоверил новым богам изваять смертные тела и т. д. (Plat. Tim. 42d. Пер. С. С. Аверинцева).

[13] Ниже – знаменитое высказывание Платона, часть которого в свободном переводе приведена выше: «Боги богов! Я – ваш демиург и отец вещей, а возникшее от меня пребудет неразрушимым, ибо такова моя воля. Разумеется, все то, что составлено из частей, может быть разрушено, однако пожелать разрушить прекрасно слаженное и совершенное было бы злым делом. А потому, хотя вы, однажды возникнув, уже не будете совершенно бессмертны и неразрушимы, все же вам не придется претерпеть разрушение и получить в удел смерть, ибо мой приговор будет для вас еще более мощной и неодолимой связью, нежели те связи, что соединили при возникновении каждое из ваших тел» (Plat. Tim. 41а. Пер. С. С. Аверинцева).

Слова Платона не отменяют замечания Плотина: «Но что есть тогда «смертная природа»? Ведь «здешнее место» будет обозначать Вселенную – «Поскольку вы возникли, вы уже не будете бессмертны, однако же и не погибнете благодаря Мне» (Plot. Enn. I. 8. 7. Пер. Т. Г. Сидаша).

В переводе Фичино это передано: «Sed quomodo naturam dicit mortalem? Quod enim dixit circa hunc locum mala revolvi, designare concedatur universum: num forte per illud confirmatur, quod in Timaeo inquit: sed quoniam estis geniti, immortales quidem non estis; neque tamen unquam solvemini, mea virtute servati» / «Но что значит “смертная природа”? Ибо когда он говорит, что зло вновь происходит “в этом месте”, [это] должно обозначать вселенную. Что, вероятно, подтверждается тем, что он говорит в “Тимее”: но т. к. вы возникли, то вы не бессмертны, однако никогда не погибнете, сохраненные моей силой».

[14] «Ибо не гибнет ничто из сущего» (Plot. Enn. IV. 7. 14. Пер. Т. Г. Сидаша).

[15] Ниже приводится заглавие сочинения, на которое дана ссылка в тексте: Allegoria Peripatetica de Generatione, Amicitia, et Privatione in Aristotelicum aenigma Aelia Lelia Crispis. Fortunius Licetus in Patavino Lyceo Physiologus ordinarius Amplissimo Senatori Veneto Paulo Mauroceno, D.D.D. (Patavii, 1630) («Перипатетическая аллегория о возникновении, дружбе и лишении в аристотелической загадке «Элия Лелия Криспис». Фортуний Лицет, ординарный физиолог лицея Падуи посвящает сенатору Пауло Марозини. Падуя, 1630).

Работа состоит из двух частей: в первой опровергаются мнения других относительно надписи; во второй Фортуний Лицет дает свою собственную интерпретацию. Слова, процитированные в тексте, находятся на вводных страницах к части I. Абсурдность утверждения (как это сделано в общем предисловии), что надпись, вероятно, может быть фрагментом утраченного труда Аристотеля, полностью соответствует бессмысленному материалу, из которого состоит этот том.

 

© Н. В. Голик, 2022
© А. В. Цыб, 2022
© О. Ю. Бахвалова, 2022